|
|
|
Книги издательства «Захаров»
|
«Мои великие современники» — это литературные портреты, написанные Уинстоном Черчиллем с 1929 по 1939 год, выдающихся политических и военных деятелей. Со многими из них автору довелось работать и посчастливилось дружить. Блестящий литератор, наблюдательный и цепкий, Черчилль рисует тонкими и точными мазками: Чемберлен, Розбери, Керзон, Альфонс XIII, Лоуренс Аравийский, Троцкий, Бернард Шоу, Морли, Асквит, Гинденбург, Клемансо, Рузвельт... Двадцать пять историй великих современников великого человека.» |
|
Конкордия Терентьева Ландау-Дробанцева (1908—1984), жена гениального физика Льва Ландау, начала писать свои воспоминания после смерти мужа в 1968 году и работала над ними более десяти лет... Получилось три солидного тома. Переплетенные, дополненные фотодокументами, они в виде самиздата какое-то время циркулировали в среде ученых-физиков, но вскоре почти все экземпляры были уничтожены академиками и их женами, которые ханжески возмущались этим откровенным текстом, шокирующими подробностями личной жизни великих умов СССР и нелицеприятными оценками «неприкасаемых». Но «рукописи не горят», и появление воспоминаний Коры Ландау в виде книги — лишнее тому подтверждение. Перед Вами уникальный документ истории и человеческих отношений. Кора Ландау писала, что сесть за машинку ее заставил протокол вскрытия мужа: «Возникла жажда поведать всем, как несовершенна медицинская наука...» Но книга получилась о другом — о несовершенстве человеческих отношений, о предательстве и равнодушии, о зависти и алчности, но и о любви тоже. О любви — в первую очередь. Над всеми человеческими пороками, описанными в этой книге, всате фигура ее главного героя — академика Ландау, выжившего в катастрофе, но убитого равнодушием окружавшиш его людей. «Между нами жило чудо», — сказал кто-то после смерти Ландау. Так что эта книга еще и о чуде. «Эти воспоминания я писала только самой себе, не имея не малейшей надежды на публикацию. Чтобы распутать сложнейший клубок моей жизни, пришлось залезть в непристойные мелочи быта, в интимные стороны человеческой жизни, сугубо скрытые от посторонних глаз, иногда таящие так много прелести, но и мерзости тоже. Писала я только правду, одну правду...». |
|
«Бродский считал, что Игорь Ефимов «продолжает великую традицию русских писателей-философов, ведущую свое начало от Герцена». И вот теперь, опубликовав дюжину романов и полдюжины философских книг, Ефимов написал свой вариант «Былого и дум». Из первого тома его воспоминаний — «В Старом Свете» — читатель узнает, что его жизнь в России проходила под лозунгом «не верь, не бойся, не проси» задолго до того, как этот лозунг был отчеканен Солженицыным. Уже в школьные годы он не верил газетной и радиопропаганде — только Пушкину, Лермонтову, Толстому. И не боялся вступиться за сослуживца, которому грозил расстрел. И за гонимого поэта, будущего нобелевского лауреата. Не боялся распространять запрещенную литературу и печататься за границей в те годы, когда за это давали до семи лет лагерей... Ефимову повезло — ему довелось дожить до возвращения его книг в Россию.» |
|
«Эрзац-внук» — так Раневская называла Алешу Щеглова, сына своей близкой подруги Ирины Вульф, с семьей которой была неразлучна всю жизнь. Двенадцать лет назад Алексей Щеглов написал книгу «Раневская. Вся жизнь», которая с тех пор выдержала 34 переиздания. Нынешние «Записки» — о людях эпохи исчезающей красоты: Ахматовой, Ольшевской, Вульф, Полонской, Марецкой, Абдулове, Плятте, Орловой... О главных ролях и крохотных эпизодах больших артистов. О блестящих талантах и непрожитом счастье. И о долгой жизни Раневской, вместившей столько любви и одиночества...» |
|
Памяти XIX столетия, когда литература была великой, вера в прогресс безграничной, а преступления совершались и раскрывались с изяществом и вкусом. |
|
