|
|
|
Книги Сорокин Владимир Георгиевич
|
Я помню всё: лица сестёр и братьев, их голоса, их глаза, их сердца, учащие моё сердце сокровенным словам. Помню... Появлялись новые голубоглазые и русоволосые, чьи сердца разбудил ледяной молот, они вливались в наше братство, узнавали радость пробуждения, плакали слезами сердечного раскаянья, открывали божественный язык сердец, заменяя опытных и зрелых, тех, кто до конца познал все 23 слова. |
|
Пустить красного петуха и поймать золотую рыбку — лишь малая толика того, что должен совершить за день опричник, надежда и опора государства российского. Слово и дело — его девиз, верность начальству — его принцип, двоемыслие — его мораль, насилие — его инструмент. Повесть Владимира Сорокина “День опричника” — это и балаганное действо, способное рассмешить до колик, и неутешительное предсказание. Опричник отлично себя чувствует в сорокинской Москве недалекого будущего — потому что он незаменим. “День опричника”, впервые изданный в 2006 году, переведен на двадцать языков. В 2013 году повесть вошла в шорт-лист Международной премии Букера. |
|
«Том 1-й: Норма. Очередь. Первый субботник. Месяц в Дахау. Том 2-й: Тридцатая любовь Марины. «Роман». Сердца четырех. Том 3-й: Голубое сало. Пир. Лед.» |
|
Супротивных много, это верно. Как только восстала Россия из пепла Серого, как только осознала себя, как только шестнадцать лет назад заложил государев батюшка Николай Платонович первый камень в фундамент Западной Стены, как только стали мы отгораживаться от чуждого извне, от бесовского изнутри — так и полезли супротивные из всех щелей, аки сколопендрие зловредное. Истинно — великая идея порождает и великое сопротивление ей. Всегда были враги у государства нашего, внешние и внутренние, но никогда так яростно не обострялась борьба с ними, как в период Возражения Святой Руси. |
|
«Как началось? Просто, как и все неизбежное. 1980 год, июль, поезд «Симферополь-Москва», 12.35, переполненный вагон-ресторан, пятна томатного соуса на перекрахмаленной скатерти, забытые кем-то спички «Львiв», сигаретный пепел, позвякивание бутылки «Нарзана» в металлическом кольце у окна, колеблющаяся занавеска, гиперболоиды густых солнечных лучей, Олино предплечье со следами облезающего загара, полинявший Володин батник, Виткино джинсовое платье с двумя вышитыми маковыми головками... Издание иллюстрировано. Художник — Ярослав Шварцштейн.» |
|
Остроумные и злые антиутопии… Изысканный и смешной сюрреализм и забавный, колоритный гиперреализм. Философские прозрения и великолепные игры на стилистическом, сюжетном и языковом уровне. Это — повести и рассказы Владимира Сорокина, легенды отечественной нонконформистской прозы, одного из самых скандальных и талантливых писателей нашего времени, сумевшего сказать новое слово в русскоязычном постмодернизме. |
|
Остроумные и злые антиутопии… Изысканный и смешной сюрреализм и забавный, колоритный гиперреализм. Философские прозрения и великолепные игры на стилистическом, сюжетном и языковом уровне. Это — повести и рассказы Владимира Сорокина, легенды отечественной нонконформистской прозы, одного из самых скандальных и талантливых писателей нашего времени, сумевшего сказать новое слово в русскоязычном постмодернизме. |
|
«»...Добежав до конца, Ольга распахнула торцевую дверь и оказалась в большом зале для заседаний. Стекла в широких окнах были выбиты, сугробы покрывали ряды гнилых кресел. Увязая по колени в снегу, Ольга пробежала по проходу, вспрыгнула на подиум, перемахнула через провалившийся стол с клочьями истлевшего красного сукна и встала на массивный мраморный бюст Ленина. Скоба вбежал, дал очередь веером, Ольга дважды выстрелила из-за ленинского плеча: первая пуля срикошетила от пулемета Скобы, вторая попала ему в правое бедро. Он закричал, бросился в сугроб, привстал и открыл огонь. Мраморные осколки полетели от бюста, Ольга бросилась на пол, проползла до развалившегося рояля, стала целиться, но прямо перед ней из гнилых обломков вывалилась огромная, бугристая крыса с коротким, необыкновенно толстым хвостом, тяжело прыгнула с подиума и не торопясь побежала. Ольга вскочила и, визжа, стреляла в крысу до тех пор, пока пистолет не щелкнул, выбросив ствол...» |
|
«»...Добежав до конца, Ольга распахнула торцевую дверь и оказалась в большом зале для заседаний. Стекла в широких окнах были выбиты, сугробы покрывали ряды гнилых кресел. Увязая по колени в снегу, Ольга пробежала по проходу, вспрыгнула на подиум, перемахнула через провалившийся стол с клочьями истлевшего красного сукна и встала на массивный мраморный бюст Ленина. Скоба вбежал, дал очередь веером, Ольга дважды выстрелила из-за ленинского плеча: первая пуля срикошетила от пулемета Скобы, вторая попала ему в правое бедро. Он закричал, бросился в сугроб, привстал и открыл огонь. Мраморные осколки полетели от бюста, Ольга бросилась на пол, проползла до развалившегося рояля, стала целиться, но прямо перед ней из гнилых обломков вывалилась огромная, бугристая крыса с коротким, необыкновенно толстым хвостом, тяжело прыгнула с подиума и не торопясь побежала. Ольга вскочила и, визжа, стреляла в крысу до тех пор, пока пистолет не щелкнул, выбросив ствол...» |
|
...После седьмого оргазма Сашенька долго плакала у Марины на коленях. К одиннадцатому шли долго и упорно, словно советские альпинисты на Эверест, достигнув вершины, радостно и облегченно плакали, по-сестрински целовались в раскрасневшиеся щеки, заботливо укрывали друг дружку, бормотали детские нежности, рассказывали о наболевшем, клялись в верности и любви, ругали мужчин и советскую власть, снова целовались, делились прошлыми воспоминаниями, снова клялись, снова укрывали, снова целовались, снова клялись и засыпали, засыпали, засыпали... |
|
...После седьмого оргазма Сашенька долго плакала у Марины на коленях. К одиннадцатому шли долго и упорно, словно советские альпинисты на Эверест, достигнув вершины, радостно и облегченно плакали, по-сестрински целовались в раскрасневшиеся щеки, заботливо укрывали друг дружку, бормотали детские нежности, рассказывали о наболевшем, клялись в верности и любви, ругали мужчин и советскую власть, снова целовались, делились прошлыми воспоминаниями, снова клялись, снова укрывали, снова целовались, снова клялись и засыпали, засыпали, засыпали... |
|
«Роман «Норма» — одно из самых ярких и многогранных произведений мастера альтернативной прозы Владимира Сорокина. Постмодернизм в этом романе изысканно переплетается с реализмом, «ближнее ретро» — с кафкианскими сюрреалистическими мотивами, а увлекательный, почти детективный, основной сюжетный уровень — со множеством уровней глубинных, придающих роману «Норма» черты одновременно социально-сатирические, антиутопические и интеллектуально-игровые.» |
|
«Роман «Норма» — одно из самых ярких и многогранных произведений мастера альтернативной прозы Владимира Сорокина. Постмодернизм в этом романе изысканно переплетается с реализмом, «ближнее ретро» — с кафкианскими сюрреалистическими мотивами, а увлекательный, почти детективный, основной сюжетный уровень — со множеством уровней глубинных, придающих роману «Норма» черты одновременно социально-сатирические, антиутопические и интеллектуально-игровые.» |
|
В сборник вошли рассказы Владимира Сорокина: — Эрос Москвы — Тридцатая любовь Марины — Москва |
|
«В первой части книга представляет собой простое нанизывание новелл, связанных между собой общей темой, в начале не совсем понятной, но потом раскрывающейся во всей беспредельно шокирующей сорокинской откровенности. Дело в том, что во всех этих маленьких рассказиках в центре повествования — момент поедания гражданами СССР особого продукта, называемого нормой. Причем этот продукт поедается не всеми, а лишь избранными членами общества. Постепенно выясняется, что норма — это детские эксперименты, поставляемые государству детскими садами и расфасованные на фабриках. Смысл поедания нормы — это ритуальное причащение чему-то, что можно условно назвать принадлежностью к КПСС. Поедающий норму гражданин тем самым как бы уплачивает членские взносы в партийную кассу. Однако от рассказа к рассказу наблюдается определенная динамика. В начале норма поедается буднично, хоть и не без некоторой гордости, затем начинаются кулинарные ухищрения, направленные на то, чтобы отбить у нормы запах, наконец, появляются ростки «диссидентства», заключающиеся в тайном и карающемся законом выбрасывании нормы в реки и канавы. Это первая, наиболее простая, чисто памфлетная часть «Нормы» обрамляется прологом и эпилогом, содержание которых заключается в том, что в КГБ вызывают странного мальчика и заставляют его читать некую рукопись, по-видимому, сам роман Сорокина (это странная, хотя и явная аллюзия на эпизод в «Зеркале» Тарковского, когда подросток читает письмо Пушкина к Чаадаеву). Части со второй по шестую предельно разнообразят жанровое и формальное богатство этого произведения, уснащая его вставными новеллами, романом в письмах, стихами и советскими песнями, создавая пародию на интертекст. В последней части речь героев переходит в абракадабру, чем символизируется конец русского романа и всякого художественного письма вообще.» |
|
Сборник рассказов Владимира Сорокина. |
|
Сборник рассказов. |
|
«Книга, которую критики сравнивали с лучшими произведения ми Жана Жене и Уильяма Берроуза! Роман — скандал. Роман — сенсация. Произведение, которое принесло Владимиру Сорокину статус «живого классика» современной нонконформистской прозы. Поразительная фантасмагория образов... Криминальная мистерия любви и смерти, написанная на потрясающем «новоязе» антиутопической компьютерной эры. Этот роман может возмущать или завораживать...» |
|
Автор, наверное, не нуждается в представлении, а содержание таково: «Сердца четырех» и «Месяц в Дахау» — это проза, а «Dostoevsky-trip», «Пельмени» и “Hochzeitsreise” (по-немецки — свадебное путешествие) написаны как пьесы. |
|
«В книге представлены либретто скандальной оперы «Дети Розенталя», новые рассказы, киносценарии.» |
|
