|
|
|
Книги издательства «Колонна Пабликейшнс»
|
2006 году вышел первый том дневника Александра Маркина, московского филолога-германиста, специалиста по творчеству Альфреда Деблина. Прошло пять лет, Александр Маркин теперь живет в Цюрихе, но его пристрастия сохранились: он любит описывать пассажиров в метро, несчастные случаи со смертельным исходом, альпийские виды и проявления мужской истерии. Во втором томе дневника представлены избранные записи 2006-2011 годов из Живого Журнала, который Александр Маркин ведет под ником Untergeher. |
|
Торты, приготовленные для церковного чаепития, участвуют в оргии; примадонна теряет говорящего кота; престарелые затворницы соблазняют юного антиквара; хулиган раздевает старую деву, внутренности ветерана войны лопаются на глазах у его бабушки. Впервые на русском языке сумасбродные рассказы Джеймса Парди. |
|
«Одинокие приключения» рассказывают о встречах и путешествиях, о желании и отвращении, о кошмарах любовного воздержания, которое иногда возбуждает больше, чем утоление страсти.» |
|
«Получив приличное наследство, но рано потеряв интерес к светской жизни Лондона, юный Джеймс Бруте в конце 1838 года отправился на Борнео — остров с весьма неопределенными политическими очертаниями. В результате сложного стечения обстоятельств, а также вследствие врожденного прагматизма, Брук захватил Саравак и основал династию Белых раджей, которая больше столетия вершила судьбу плодородных земель на севере острова, оспариваемых то Британской короной, то кровожадными малайскими пиратами. Нет ничего удивительного в том, что историей Белых раджей увлеклась знаменитая французская писательница Габриэль Витткоп, автор «аморальных» книг «Некрофил», «Сон разума» и «Торговка детьми». Джеймс Брук — авантюрист, бисексуал и циник — принадлежал к числу великих бунтарей, которые ее восхищали, и Габриэль Витткоп отправилась на Борнео, чтобы найти следы своего героя и превратить его жизнь в роман.» |
|
Приключение, не выходящее за тесные рамки комнаты в борделе, затрагивает все уголки света во времени, пространстве и вечности, географию и историю, геологию и космографию, логику и богословие, физику и метафизику — вплоть до границ осязаемого и сверхчувственного. Здесь затаили дыхание Небо и Ад, участливо наблюдающие за каждым кувырком. |
|
«Живи Ханс Хенни Янн несколькими столетиями раньше, он бы, несомненно, закончил жизнь на костре, и если наша эпоха не подвергла его сожжению, то лишь потому, что нашла еще более действенные методы, чтобы справиться с этим обременительным феноменом, — например, полное замалчивание его работ» (Ханс Эрих Носсак).» |
|
«Тони Дювер разрушает романтическое представление о времени. Настоящее и будущее в его рассказе сливаются, вчерашнее и сегодняшнее существуют одновременно, свидетельствуя об ужасе старения, распада и смерти. «Портрет человека-ножа» восходит к строке Анри Мишо о человеке, который смотрит на нож, становящийся им самим. В этом мире безвременья этическое «зло» (убийство, изнасилование, гомосексуальность) становится мифом, литургией, скрывающей разложение и гибель.» |
|
«Эрве Гибер написал «Гангстеров», когда уже был болен неизлечимой болезнью. Он ни разу не упоминает ее, но повествование наполнено страхом смерти. Критик газеты Le Monde назвал эту книгу «трактатом о боли». Герой «Гангстеров» страдает от недуга, который считается одним из самых невыносимых и разрушающим границы между болью телесной и болью душевной. Он повествует — и мы словно видим это воочию, — о развитии неутолимого зуда, о всеохватывающем жжении и приближении пароксизма. (Le Monde) Некоторые наши современники станут классиками. Мы часто ошибаемся в сиюминутных оценках и не узнаем, кто выиграл. Но что касается Эрве Гибера, он видится в будущем большим, словно дом, огромным, будто солнце... (Libration)» |
|
Повествование то опирается на исторические факты, то отходит от них, устремляясь навстречу иной реальности. Все движется и вращается в этой головокружительной книге. Но кажущийся произвол подчиняется незыблемым, пусть и необычным законам. А жуткие истории жизни Беатриче Ченчи, маркизы де Бренвилье и Августы Фулхэм иллюстрируют слова Шекспира: «Господи, мы знаем, кто мы такие, но не знаем, чем можем стать». |
|
«Две повести Марселя Жуандо (1888—1979), которого Николай Бердяев назвал «самым замечательным и глубокомысленным писателем современной Франции». При жизни Жуандо они выходили анонимно, коллекционными тиражами, а с указанием авторства были переизданы лишь в 1988 году. В «Тайном путешествии» (1949) Жуандо рассказывает о зыбком дорожном романе, в «Тиресии» (1954) — о наслаждениях пассивной любви.» |
|
«Предлагаем вашему вниманию 66 выпуск «Митиного журнала».» |
|
«В этой книге собраны пьесы настолько политически острые, что, пожалуй, не каждый театр решится их поставить. Некоторые из них скандальны, как, например, пьеса Андрея Мальгина «Присядкин на том свете», в которой продолжаются похождения героя его книги «Советник президента» Игнатия Присядкина. В пьесе Виктора Тетерина «Путин. doc» два фаната президента доказывают друг другу, кто из них его любит больше. Действие одного из опубликованных здесь сочинений происходит в прошлом («Берия» Дмитрия Карапузова), другого — в далеком будущем («Смог» В. Забалуева, А. Зензинова). Идиллия, которую поначалу рисуют авторы пьесы «Смог» — полет совместного российско-американского космического экипажа — заканчивается тем, что оба героя, находясь в кабине космического корабля, раскатывают коврики и совершают намаз — в далеком будущем мировой религией станет ислам.» |
|
Странные обычаи у жителей деревни, которую описывает Тони Дювер. Время им сообщает часочет, живодер жарит их пухлых детей, писатель сочиняет грязные анонимки, попрыгун лишает девственности женихов, судья предлагает преступления отсидевшим в тюрьме, паромщик подбадривает утопающих, а врач кастрирует бобров. Здесь трудятся подтирщик, теребильщик и птицевод, а ремесло философа достается калеке, живущему в свинарнике. Во всех своих книгах Дювер увлеченно нападал на буржуазные нормы и социальные институты, топтал брак, семью и церковь, вскрывая темные, животные мотивы тех, кто их поддерживает. Столпы общества, защитники традиционных ценностей хотят лишь одного — сломить вольнолюбие сограждан. В рассказах Дювер предлагает свои выводы с плутовским очарованием. Сочетание весомости и легкомыслия, логика сновидца, модуляции голоса, меняющие смысл фразы, наделяют его истории необычайной силой. |
|
«Я хотел рассказать историю святого, живущего в наши дни и проходящего все этапы, ведущие к святости: распутство и жестокость, как у Юлиана Странноприимца, видения, явления, преображения и в то же время подозрительная торговля зверями. В конце — одиночество, нищета и, наконец, стигматы, блаженство. Эрве Гибер Может быть, Эрве Гибер написал эту нежнейшую историю, чтобы разозлить людей очень взрослых, очень серьезных? Если вы чувствуете, что кейс прилип к вашей руке, попытайтесь другой рукой открыть «Причуды Артура». Мишель Бернштейн» |
|
«Роман Тони Дювера был написан во Франции, охваченной молодежной революцией. И сама эта книга революционна. Персонажи романа — люди ночи, ищущие любви под парижскими мостами и на бульварах, мужчины, которым «слишком трудно хранить верность, если возле дома есть общественный туалет». Их голоса переплетаются, и все они рассказывают одну историю о похоти, которую невозможно утолить.» |
|
В 1938 году Марсель Жуандо, не раз выступавший в печати с антисемитскими статьями, страстно влюбился в еврея Жака Штеттинера. Элиза Жуандо пыталась зарезать любовника своего мужа. Эту историю Жуандо рассказал в книге «Хроника страсти», вышедшей в 1944 году приватным тиражом. «Я люблю солнечные пятна, пляшущие вокруг его ног на площади Сен-Жермен; люблю, когда он слегка сутулится, или когда возле его губ появляется горькая складка; мне нравится и то, что в его жилах течет еврейская кровь — поскольку ничто не сможет заставить меня его разлюбить, и с этим ничего не поделать. Мне нравится все, что он делает, потому что это делает он, а не кто-то другой, все то, что несет на себе его отпечаток, все то, частью чего он является, все, что его окружает, ограничивает, сдерживает, сохраняет в рамках его личности. Я люблю то, что осталось от его молодости, не более и не менее; то, что сохранилось в границах его тела и души от времени, пространства и вечности — здесь четкие границы моих владений в этом мире и в Ином». |
|
Три пьесы, три комедии. Каждая – о появлении Deus ex machina, «бога из машины». В финале «Моей Москвы» бог в виде огненного шара действительно является, чтобы истребить героев, в финале пьесы «Net» ответом является сообщение, вернувшееся из-за отсутствия бога-адресата, а в «Люцифере» таким «богом истребления» становится каждый из героев. «Гоголь, Зощенко, Хармс, Харитонов и многие “чудаки” и “хулиганы” русской литературы — среди его учителей и наставников… Он пересмешник, а пересмешников у нас не всегда привечают. “Убить пересмешника!” Но он живуч — Валерочка с хитрым глазом и улыбочкой, — как Ванька-встань-ка, как Солдат-путешественник у Стравинского, который самого черта обманул, как колобок, который от всех ушел… как Петрушка. Говорит он и пишет то, что и как думает и чувствует. Невзирая на. Свободен, свободен. Талант — производная от свободы. Надо еще любить жизнь, любить людей, любить язык, даже, если время безъязыкое. Валерочка любит. Грустный и смешной. Как Петрушка». Кирилл Серебренников |
|
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. |
|
Пять гимназистов, сдав экзамены на аттестат зрелости, встречаются в пивной, и каждый провозглашает свой жизненный идеал. Один клянется посвятить жизнь науке, другой — женщинам, третий видит смысл жизни в деньгах, четвертый наблюдает в себе ростки поэтической гениальности. А пятый — по имени Нездешний — утверждает, что эти мечты и идеалы не стоят и ломаного гроша — как и весь земной мир с его «добродетелями» и «ценностями». И именно его пророчества сбываются спустя 30 лет… «Человеческая трагикомедия» чешского философа и писателя Ладислава Климы (1878—1928), воплощавшего и в творчестве, и в жизни идеи крайнего индивидуализма и представления о мире как порождении сверхчеловеческой воли, — сочетает парадоксальный черный юмор и беспощадное издевательство над филистерской моралью, концепцию теодицеи и красочно-грозные описания жизни в «Постморталии». Одна из двух написанных Климой пьес (первую — под названием «Матей Добродетельный» — сразу после премьеры в 1922 году сняли с репертуара пражского Национального театра из-за протестов публики), «Человеческая трагикомедия» была опубликована только в 1991 году, спустя более полувека после смерти автора. В том же году «Человеческая трагикомедия» была впервые представлена на театральной сцене. Чрезвычайно успешная постановка Арношта Голдфлама способствовала росту интереса к наследию Климы, — не только в Чехии. |
|
Близкий друг Жана Жене Франсуа Сантен (1920-2010) рассказывает запутанную историю казненного в 1939 убийцы Мориса Пилоржа, которому Жене посвятил поэму «Смертник», и палача Анатоля Дейблера, внезапно скончавшегося по дороге на казнь Пилоржа. Ночь выплескивается через его глаза и растекается по лицу, которое становится похожим на сосны грозовыми вечерами, на сады, где мне доводилось проводить дни: стройные деревья, пролом в стене, и решетки, эти волнующие узорные решетки. И стройные деревья. О Пилорж! Твое лицо, как ночной сад, одинокий среди Миров с кружащими над ними солнцами! И неощутимая, едва заметная грусть, как в саду со стройными деревьями. Твое лицо сумрачно, как если бы ясным днем на твою душу легла тень. Наверное, ты почувствовал легкий холодок, твое тело дрожит дрожью почти неощутимой, как если бы на него легла вуаль из тонкого, прозрачного тюля, ведь оно, твое лицо, покрыто вуалью из тысячи крошечных морщинок, тонких, легких, не высеченных, но нарисованных, это как микроскопические крестовины. Жан Жене, «Богоматерь цветов» |
|
